Ниржидма
Карл Баркман
Шутило улыбаясь, она спросила меня: «Вы действительно не говорите ни одного слово по-торгутски? Мне не верится, Вы знаете так много о моём народе. Знаете, Вы меня очень напомните Геннинга Гаслунда.»
Это было конечно типично азиатская вежливость. Я должен был признаться что я этом языком не владел. Впоследствие она мне пояснила, кто такой был зтот Геннинг. Её француский был великолепный, и она тоже говорила свободно по-английски, по-китайски и по-русски, так что я не мог не спросить, могла ли она сама ещё говорить её ойратски-торгутский язык. Её лицо засияло и, полу-смыская глаза с забавой, она стала что-нибуть декламировать совсем непонятное, но очень музыкальное.
Ниржидма, принцесса Торгутов, была замужняя за францусском дипломатом. Ей было тогда лет сорок, десять лет старше меня, но когда мы лознакомились в Пекине в 1947 году, она выгладела гораздо моложе. Была стройная, очаровательная, молодая женщина. Азиатская красавица? Да, но тоже западная: её одежда , жесты, и темы, о которых говорила, были западные, францусские. Это мне бросилось в глаза, когда мы только что познакомились. Но позже, когда она заметила , что я проявлял искренный интерес к историю её народа, она вдруг превратилась в азиатскую принцессу.Мы часто разговаривали тогда о Торгутах и вообще о Центральне Азие.
Своё детство она провела в юртах торгутских номадов, одно из самых больших племень Ойратов. В далёкой , северо-западной провинцие Китая, Синциан, они кочевали с одного пастбища в другое. Жизнь была целое очарование. Там, вместе с них неисчислимами стадами лощадей, верблюдов и овцов, номады жили посреди прекрасной, нетронутой природы: летом в свежом, прохладном воздухе плоскогорья и алпинских пастбищих; зимой, в тёплых долинах, среди высокых, снежных вершин, или в оазисах с тропической растительностью. Но не была рая. Их жизнь тоже была тяжёлая, когда были подвергнуты жаре и засухе, или льдистому холоду.
Ниржидма была ещё девочка, когда её отец, Принц Палта, вступил высокую должностю в Пекине. Несколько лет назад, он учился в Токио, и там родилась, в 1907 году, Ниржидма. В Пекине она получила западное образование в француском школе; там тоже училась китайский язык. Образование было завершано, когда она кончила университет в Брюссель и в Париже, где и политическая наука, и история литературы и музыка занимали её интерес.
Из Франции она постоянно уведомляла Хана Торгутов, Сенг Чен (Тоин Лама) и своего брата, который правил правом, восточном крылом Торгутов (мадурн ноток в Хара Оссун), о политических и других развитиях в Западе. Она никогда не говорила об этой роле которую играла, но один день его брат посетил Пекин, и он мне сказал, как важны были сообщение Ниржидмы для них, живущих в изолированном положением в Центральной Азии.
Ниржидма всё допустила что я знал очень много о своём народе, но зто было совсем не так. Я даже стеснялся. На самом деле, я только написал небольшой исторический очерк , на нидерландском языке, об уходе основной массы привольшких Калмыков (в большинстве Торгутов) из России в Китай в 1771 г. Это событие привлекла внимание разных русских и других историков, но я единственный, кажется, употребил китайские источники чтобы описывать, как зтот народ был принятом в Китае. По просьбе Ниржидмы я устно перевёл несколько частей моего этюда. Рассказ её очаровал, особенно потому что об этом периоде она знала мало.Несколько лет спустя, когда я работал в Гонгконге, университет этого города хотел публиковать мою статью на английском языке. Ниржидме, с которой я ещё переписовался, это казалось очень хорошая идеа, и она мне помогала найти правильную орфографию торгутсих слов и имён. Когда эта статья была публикована, она была полна энтузиазма. Она конечно преувеличила, но её интерес был искренным.
Со современной историей Торгутов в Китае я был мало знакомым. Ни Никжидма ни её брат не оказались анти-китайскими, не смотря на китайское обхождение с Торгутами - по крайней мере со стороны губернатора провинции - в конце двадцатых лет и в начале тридцатых лет 20-го века. Была эпоха большого разцвета Торгутов. При их Хане Сенг Чен они были отлично организованны, и весь народ был самоуверенный и состоятельный. В то время Китайские были конфронтированы с восстанием мусульманских племен в Синциане, и губернатор провинции пригласил Хана Торгутов и его главных сотрудников в столицу провинции Урумчи, мол, «чтобы обсуждать вопрос, каким образом могут подавить восстание».
После банкета, данно в их честь, в то время как уважаемые гости выпили чай с хозяином, его слуги стреляли их сзади.У Торгутов это презрительное и изменническое убийство привезло к мстительным действиям, и в конце концов к годам политического и экономического хаоса и упадока.
Об этом написал Геннинг Гаслунд Христенсен, шведский исследователь, который участвовал в экспедиции Свен Гедина в Центральной Азии и провёл долгое время у Торгутов в Китае. Тогда он ещё не был знакомым с Ниржидмой. Но покинув территорию Торгутов чтобы возвращаться домой, вот что случилось.
«Однажды нас обогнали двадцать галопировающие Торгуты. Были стойкие молодые люди (садясь?) на горящих лошадях, которые необузданно (бурно?) наслаждились большой скоростью с которой поехали по безконецной степи… Они были Торгуты из Хары Оссина заедущие за их принцессой».
Когда они уехали, Геннинг спросил его торгутского спутника, какая была эта принцесса. Ну что же, неужели он не знал? Они ожидают возвращение в степь из страны Франков принцессы Ниржидмы!
Итак была она!. Эта Ниржидма, о которой Сенг Чен Хан так часто говорил; та принцесса, о которой в юртах рассказывали так невероятные вещи, что Геннинг считал её выдумкой - монгольская девушка, кто говорила язык запада и свойства которой устроили её как легендарную фигуру в стране степей.
Тотже вечер, пишет Геннинг, он сам и его спутники приехали, весь в поту и закрытые пылью, в пограничный город Чугучак, где он встретился с Ниржидмой, «стройной молодой женщиной, грациозная одежда которой казалась экзотическо на тёмном фоне её монгольской красоты. Лишь два дня назад она сошла со слального вагона поезда привёзшего её из Брюссель. Её обиход языка и манера держать себя были образованные семью летами университетского учения и жизни в европейских столицах». Столько лет сколько Гаслунд провёл у номадов.
И так случилось, что они сидели вместе обменяя расходящиеся впечатленния из Востока и Запала. Она ему принесла новости его мира, он ей сказал что произошло в степях её происхождении. Сидели в внутренном дворе, освещённом солнцем, азиатского караван-сарая, среди лошадей, ослов, верблюдов и приедущих или уезжающих путешественников.Она вполне владела языком западной культуры и изячно говорила его. Кроме того, она дала надлежащие и остроумные ответы на все вопросы. Они разговаривали целые четырнадцать часов. Пока время прошла, её язык постепенно стал (пришёл?) под влиянием монгольских образов мыслей, и когда простились друг с другом, говорили по-монгольски.
В её предисловии в книге Гаслунда, Ниржидма рассказывает об этой встрече и об «удовольствием, которое мы Монголы редко получим, т.е. говорить свободно и непринуждённо о нашей стране». Ей не нужно было ему объяснить никакой-нибуть, так как «он был наш».
Муж Ниржидмы, Michel Bréal, провёл свою дипломатическую карьеру по большей части в Азии - он был генеральный консул в Пекине,посол в Афганистане, в Лаос и в Банкок. Он умер в 1973 г. Она была великолепная дипломатическая хозяйка и больше этого. Учёная дама, кто изучился персидский в Кабуле, арабский в другой стране, не знаю где, и владела большим историческим знанием. Садоводство было один из её коньков, и любила музыку.
Наши беседы в Пекине в 1947-48 г. о драматическом походе Ойратов из России в Китай сосредоточились главным образом на их приёме китайцами. Много лет спустя я почитал в исторической русской книге что второй сын хана калмыков, Дондук-Даши, молодой принц Асарай, был взят русскими заложником. Он, быть может, получил воспитание в Санкт-Петербурге, но мы ничего не знали о своей жизни.
В семьдесятых годах мы возобновили переписку с Ниржидмой. Когда я спросил её, знает ли она что-нибуть об Асарае, она мне ответила, что согласно устному преданию её семьи, Асарай играл важную роль во время исхода из России и после прибытия в Китай. Однако, о роле якобы игранно им в Китае, я ничего не нашёл в китайских архивах.
Но даже если он бы только был легендарной фигурой, его судьба мне казалось идеальным предметом романа. Меня пленил вопрос как этот воспитанный в буддийской религии юноша реагировал на блеск и богатство Петербурга времен Екатериной Великой и вопрос, умел ли он сопротивлятся обольщениям русской жизни и русской, ему совершенно чужой культуре. Остаялся ли он верным своему народу? Выполнял ли он наказ который он получил от мудрого ламы, охранять душу и тожденственность своего народа? Была опять Ниржидма, кто меня ободрила написать этот роман, эта vie romancée. После много лет исследованией, часто прерыванных другими занятиями, я написал Асарай ,номад между Россией и Китаем, и посвятил книгу в память принцессы Ниржидмы.
В Голландии книга вышла в1997 г., она уже скончалась в 1983 г. Русский перевод («Наказ Богов») вышел в Элисте в 2004-5 г.